Роман «Воля к убийству» вышел спустя десятилетие после кончины Микки Спиллейна. На основе неоконченных глав рассказ довёл до читателя Макс Аллан Коллинз, аккуратно сохранив шероховатый стиль первоисточника. Передо мной раскрылся жёсткий палимпсест: ветхие строки мастера просвечивают сквозь свежую краску продолжателя, словно пентименто на холсте Тициана.
Нью-Йорк, поршневой гул шестидесятых, августовская влажность. Детектив Майк Хаммер в одиночку бредёт по Берген-стрит, размышляя о женщине, ушедшей на юг вместе с последним штормом. Ночной воздух пахнет дизелем и прогорклым арахисовым маслом. Внезапно разрывает тишину хруст кости: чья-то шляпа катится по асфальту, а рядом валяется безжизненное тело промышленного магната Нормана Неклада, прикованного к инвалидному креслу ещё со времён Корейской кампании. Пуля вошла точно под левую скуловую дугу, оставив на спинке лавки листок с единственным словом «WILL».
Фамильный лабиринт
Покойный держал под замком легендарное состояние, сколоченное на судоходстве и военных госзаказах. Завещание — пуд соли для адвокатов: капитал распределён на случай гибели сразу всех наследников. Члены семейства, словно фигуры в анабасисе Ксенофонта, движутся к трону патриарха: брат-мизантроп Генри с саднеющим моральным комплексом, племянница-художница Одетта, облитая абсентом богемы, кузен-священник Джейкоб, цепкий к текстам святого Иеронима, и приёмный сын-дириже́р Луис, дирижирующий внутренними демонами куда изящнее, чем оркестром. Каждый — ходячий мотив ванитаса, каждый жаждет активации завещания.
Гарлемский след
Пат Чэмберс из Homicide подбрасывает Хэммеру досье на безымянного музыканта, найденного в подвале гарлемского клуба «Blue Nebula». У трупа — такая же записка «WILL». Пуля идентична: редкий швейцарский калибр 7,65 мм, выпущенный из «Штейра-1907». Оружие коллекционное, а рынок коллекций — закрытый карнавал тщеславия, куда входят богатеи рода Некладов. Пока полиция возится с формулировками, я подключаю джаз-критика Моузеса Грина. По его словам, покойный саксофонист работал в домашнем ансамбле Луиса Не клад а. Нить крепнет, как сизигия — выстраивание небесных тел в одну линию.
Хаммер проникает в особняк семьи на Риверсайд-драйв, где обстановка напоминает музей декаданса: тигриные шкуры, испанские аркебузы, футуристические метаморфозы Бранкузи. Врач-невролог подтверждает: боевое ранение поставило Нормана в кресло, однако не заставило подписать семейный пай. Дворецкий-самурай по происхождению, господин Сато, несёт вахту в традиции бусидо: куранты бьют, а он кланяется каждому эху.
Финал без иллюзий
Гротескный ужин превращается в театральное кровопролитие. Свет гаснет, слышен один-единственный выстрел, на манер сценической хлопушки. Когда лампы вспыхивают, Луис уже лежит на мраморе, а Генри держит револьвер. Пороховой тест доказывает подмену: ствол охранника подложен в руку дяди. Хэммер вспоминает древний принцип едыэл – где присутствует польза, там же сидит яд. След загибается: убийца — единственная фигура, кому выгодна гибель сразу нескольких претендентов, ведь тогда завещание походит на афористическое слово «WILL», что на английском обозначает и волю, и документ наследования.
Одета, хрупкая как стеклянная уличнаяя лампа, разрывается между яростью и пафосом кубофутуризма. Её полотно с алой спиралью точно воспроизводит траекторию пули. В мастерской Хаммер находит коробку с патронами 7,65 мм и билет в Женеву на имя художницы. Она планировала выставку «Blood Estate». Мотивация ясна: притворная богема скрывала холодный расчёт — убрать опекающего дядю, затем сымитировать хаос, чтобы наследство стекло на закрытый счёт в Швейцарии.
Конфронтация происходит под проливным дождём на крыше «Blue Nebula». Задний ход трубы выкрикивает модальный рифф, ветер выдувает саундтрек трагедии. Одетта держит «Штейр», рука трясётся, а пальто хлопает, словно чёрный флаг анархии. В финальном аккорде Хаммер стреляет раньше, пуля прошивает кисть, холодное железо падает в лужу не она. Девушку уводят, джаз молкнет, город втягивает воздух, готовясь к новому напору цинизма.
В выцветшем зареве утра детектив вновь проходит по Берген-стрит. Завещание переходит благотворительному фонду морских ветеранов. Интрига растворяется, оставляя привкус пороха и сухого вермута. Роман завершается, как занавес в опере Рихарда Штрауса: медный всплеск — и тишина. Палимпсест завершён, строки Спиллейна и Коллинза склеились в единый детонационный заряд, а Майк Хаммер шагает дальше, вечный соло-корнет нуарного оркестра.
