Я наблюдал премьеру «Собирателя душ» в тесном зале Синематек, где запах тлеющей киноплёнки смешивался с озоновым шлейфом лазерного проектора. Уже первые кадры дали импульс редкой феноменологии страха: суконная тишина улиц, фильтрованная сквозь зеленый хлороформ ночного света, вписала картину в линию транс-экспрессионизма.
Тектоника сюжета
Главный герой — денди-психопомп Георгий Нерон, курьер, переправляющий души усопших через мегаполис, формально напоминающий Тифлис двадцать третьего века. Сценарий скроен по принципу палимпсеста: поверх основной фабулы — поиски пропавшего младенца-пилиграма — ложится сеть гностических реминисценций. Автор речи избегает морализаторских интонаций, вместо этого развивается «апоплектический» ритм (термин атональной драматургии, при котором кульминации наслаиваются без подводки).
Музыкальная палитра
Композитор Илья Бекетов применил гигроморфную тему: партитура меняет темп в зависимости от влажности зала, благодаря встроенным датчикам белкового гигрометра. В звучании присутствует ксилофонное глиссандо, напоминающее скольжение ледяной стамески по стеклу, наконечником действа служит дрейфовый бас, записанный на палео-синтезаторе «Поливокс». Вместо банального лейтмотива слышен «скансон» — модальный рисунок, созданный путём инверсии народного плача.
Визуальная семиотика
Оператор Кира Смагина задействовала анахронический монтаж: цифровая матрица 8К перемежается с плёнкой «Свема-65» двенадцатилетней просрочки. Лоскутный градиент рождает визуальный морфем — символическую единицу, соседствующую с текстом, но не конвертируемую в слово. Ночной город четается как полифоническая партитура света: люминесцентный пурпур реклам, аддитивный янтарь бриллиантовых фар, малахит неоновых апострофов над крышами.
Артикуляция телесности
Актёрский ансамбль устроен по принципу «фисгармонии лиц», где каждая мимическая складка несёт акустическую функцию. Самым пронзительным остаётся дыхание Эльзы Хайрутдиновой, оно звучит в микрофон-костохитон, встроенный под ключицу. Тело в кадре перестаёт быть оболочкой, превращаясь в мембрану для перкуссии смысла.
Этническая сингулярность
Режиссёр избегает пастиша о потустороннем, вместо этого демонстрируется парадокс: душа здесь материальна, она весит 7,3 грамма, измеренных вольфрамовыми весами. Зритель сталкивается не с вопросом спасения, а с дилеммой архивирования памяти. Финальная сцена — заброшенный дата-центр, усыпальница серверов, жужжащих латинской литургикой в машинном коде — оставляет акустический рой в ушах на долгие часы.
Рецепция и контрапункт
После сеанса культуролог Пако Хоминес назвал ленту «реликтовым тессерактом», критикуя избыток эзотерики. Я отвечаю: чрезмерность здесь функционирует как защитный слой от нормативного реализма. Картина вводит зрителя в состояние ониксоидной рефлексии — плотной, тёмной, прохладной.
«Собиратель душ» ощущается не просмотренным, а выдохнутым. Хребет сюжета гнётся, как трость под грузом байтов, звук распадается на арпеджио пыльного ветра, камера ожидает катарсиса и в тот же момент отказывается даровать его. Художественный результат напоминает фантасмагорию, где каждый кадр выполнен в технике «мокрый уголь», а каждый звук сопряжён с колебанием плазмы внутри уличных фонарей. Фильм уже поселился в городских легендах — действие переходит из зала на улицу, где шорох проводов внезапно кажется шёпотом заблудших теней.
