Премьерный показ картины состоялся на мартовской сессии фестиваля «Серебряная часть света». Автором скрипта и режиссером выступил Платон Мизгирев, знакомый аудитории по «Фотону». Новая работа погружает в разлитый по неону мегаполис, где рефлексия превращается в топливо для сновидений.
Сюжет и контекст
В центре повествования — звукорежиссёр Глеб, получивший черепно-мозговую травму во время уличного перформанса. После госпитализации мир рассыпается на вибрации: каждый шорох дорисовывает альтернативную реальность. Глеб обживает пустующие подземные станции, где монтирует саунд-картины из эха поездов и битой флейты. Придуманная возлюбленная Майя ведёт его через кварталы, похожие на сменяемые пластинки.
Внешний конфликт строится на преследовании со стороны корпорации по производству психоакустических приборов: топ-менеджеры жадно охотятся за уникальным слухом героя. Мизгирев выводит на авансцену тему коммерциализации травмы, избегая прямой дидактики. Диалоговое письмо основано на паратаксисе, что придаёт речи дробность, близкую к рэп-речитатив.
Образный ряд
Оператор Гурам Охлопков применил линзы со сдвигом плоскости резкости, кадр искрится бликами, напоминающими фазагоний — оптические полосы, знакомые по фотографии Polaroid 669. Цвет вовлекает ретро-технику: кирпично-терракотовые улицы вдруг обрушиваются холодным ультрамарином. Разлом ощущения подчеркивает крупная фактура кожи актеров, снятая при помощи макроколец.
Актерский ансамбль целиком встроен в идею удвоения. Данила Плавник, играющий Глеба, держит микропаузы, пользуясь кинесикой: едва заметные подрагивания пальцев ммаркируют приступы акустической галлюцинации. Алёна Грановская в роли Майи существует как визуальный дисторшн, её пластика напоминает криволинейное движение стрекозы в лаймовых зарослях. Психиатр Ершов, сыгранный Ильёй Барановым, говорит анапестами, что придаёт монологам шаманский оттенок.
Музыкальный пласт
Композитор Анна Гах сплела в саундтрек микротональный эмбиент, ксилофонный глитч и вокодерный романс. Вместо привычной драм-машины использован ручной обертонный барабан ханг. Звуковое полотно построено на сонерике: высокие частотные кластеры подменяют традиционную мелодию, создавая атмосферу невесомости. При балладном эпизоде на крыше добавлено дыхание актёров, обработанное гранулированием, результат напоминает морфинг между шипением плёнки и хоровым сопрано.
Работа со звуком переводит сюжет в государство слуха. Зритель проживает иную форму времени, схожую с феноменом хронотропного растяжения, описанным Бахтиным. Кульминационный аккорд — двадцатиминутная звуковая буря без слов, где лица растворяются в частицах света. Зал погружается в экспериментальный трип, способный вызвать зеркальные ощущения автоскопии.
«Чокнутый» сигнализирует о сдвиге городского кинематографа к аудиографическому нарративу. При пиковой экспрессии рассказ удерживает гуманистическую ноту, предлагая пережить хрупкость сознания и его самоисцеляющий потенциал. Фильм уже упоминается критиками как ключ к новой этике звука, сопоставимой с влиянием «Электроника» Кончаловского на саунд-дизайн восьмидесятых.
