Лента распахивается колеблющимся планом Тибра, камера ищет девушку-кондитера Марию Ланж, прибывшую из Лиона для конкурса десертных арт-объектов в Риме. Аромат карамели — единственный субтитр картины, реплики звучат прошёптанно, будто из-под слоя сахарной пудры. Режиссёр Лука Веспери соединяет пустотность утренних улиц и барочную оркестровку Седрика Деврие, создавая сенсорный пролог.
Первое столкновение с Симоне Капурро, лютейром, возрождающим дорические мандолины, вводит тему симбиоза кулинарии и музыкального ремесла. Между героиней и мастером сияет немая осциллация: она слышит хруст корочки, он видит звук кленовой декки. В их диалогах режиссёр вплетает концепт «gustophony», предложенный теоретиком Коркино — идея о том, что каждая молекула вкуса резонирует с определённым звуком.
Камертон чувств
Сцена в заброшенном театре Тестаччо разворачивает основную коллизию. Героиня готовит тирамису-тетрахорд, где четыре слоя получили партитуры до-фа-соль-си, Симоне тем временем настраивает редкую армонику «la spineta araba». Их импровизация приводит к катаплектическому переживанию: световой прибор flacker7 вспыхивает по ритму сердцебиения, и стены проглатывают звуковые волны как губка.
Второй акт переносит историю в долину Луары, где вспоминается детская травма Марии: осязательная амнезия, определяемая неврологами термином «аныстезия» — потеря памяти о тактильных ощущениях. Десерт «Coeur cendré», обсыпанный пеплом фиалок, служит ретроградным гидом по утраченным векторам её памяти. Музыкальная тема переходит в тенерифскую ладо-идиллию, дефрактация которой подчёркивает ломкость временных узлов.
Вспышка музыки
Кульминация совпадает с ночным перформансом на рынке Траяна. В кадре — сорок два стеклянных купола, наполненных воздушным кремом, внутри каждого скрывается пикколо, подключённое к мини-расщепителю частот. Схема гастрономической фуги достигла температуры карамельной «трещинки» именно в момент, когда в зале выключается электричество. Темнота оглушает, а звук, отражённый от куполов, формирует акустический мираж — «sforzando di zucchero». Мария и Симоне создают из хаоса совместный аккорд, удержав тишину ровно девять секунд, по числу степеней сладости в классификации Брилла.
Город реагирует. Фонари вспыхивают после паузы, публика аплодирует беззвучно, вращая ложки вместо ладоней. Тонкая самоирония режиссёра скользит в кадре: старик-продавец морских ежей предлагает героям первую рифму солёного и сладкого. Пара выходит из лабиринта рынка, нёсши один общий инструмент — мандолину, запечатанную в шоколад. Конкурсная комиссия ощущает послевкусие и объявляет победителей жестовым языком.
Эпилог безмолвия
Финальный план возвращает зрителя к Тибру. Утренний туман рассекает птица-свисток, изготовленная Симоне из засахаренного миндаля. Я фиксирую редкий кинематографический приём «palimpsest lumière», когда новые кадры чуть просвечивают через ранее записанные, будто вкус детства остаётся под глянцем настоящего. Лента замыкается лирическим аккордом до-мажор с пониженной терцой, оставляя в воздухе криптомнезию счастья.
