Сеанс на Саха международном смотре позволил мне впервые увидеть «Рядового Чээрина» — лаконичную, почти камерную фронтовую балладу, снятую режиссёром Сергеем Потаповым в 2021-м. Уже первое движение камеры зафиксировало интонацию смирения: низкий план подчёркивает скудную тундровую равнину, на которой единственный солдат изучает горизонт. Обветренное лицо, будто резьба по морёной лиственнице, сразу задаёт режим аскезы.
Нарратив и контекст
Сценарий опирается на архивное предание о юноше из усть-алданского улуса, ушедшем на фронт Великой Отечественной. Центр истории — столкновение внутренней этики северного шаманизма с безличной шинельной дисциплиной. Сюжет движется сквозь три акта: призыв, линия обороны на Синявинских высотах, возвращение в родную улусную деревню, где ни один взрослый мужчина не выжил. Диалогов минимум, каждое слово вырезано, словно тюлений клык художественного резчика, тишина порой громче залпа.
Оптика ленты избегает героизации. Врачебная лексика сплетается с эпосом олонхо, образуя палинодию по отношению к классическому советскому военному кино. Комиссар произносит команды монотонно, будто шаманический речитатив өyөөй, под такую дикцию даже лязг металлургического затвора звучит сакрально.
Музыка и звук
Композитор Степан Нестеров вплёл в партитуру хомусную ритмику, грудное горловое пение khoomii и клаксонные акценты духового оркестра. Доминантой служит долгий триольный пульс на курае, перекрытый билингвальным шёпотом фронтовых сводок. Акустический ландшафт поднят на уровень драматурга звука: слышна анакузматическая фактура — звуковые события без видимого источника, описанные Шионом. Благодаря подобному приёму экранная смерть ощущается телесно, словно хлынувший скрип снегирёвых крыл.
Визуальный код
Оператор Дмитрий Криворучко применил объективы времён Moskinap ТК-16, добившись диафильмовой зернистости. Цветовая палитра движется от охристого тлена болот до ультрамариновой полярной ночи. Каждый кадр напоминает лакуну в пергаменте: свечение отсутствующего текста. Вертикальные линии берёз заточены, горизонт сгибается, как якутский топор кочерга. Пространство рассечено морозным бликом, вызывающим ольфакторную иллюзию смолы.
Исполнитель главной роли Семён Петров подаёт характер ананкастическим способом: микро-тремор подбородка, сдержанное моргание, задержка вдоха на четверть такта. Присутствует ощущение, будто тело работает под метроном, а душа ищет выход через глазной зев. Переход персонажа ощущается шкалой тональности: соль минор при призыве сменяется ре мажором в момент братского захоронения, после чего наступает безладность — тональное серебро рассыпается.
Лента вкладывается в возрождение сферы регионального авторского военного кино. Якутский кинематограф опровергает стереотип о фольклорной замкнутости, выводя периферийность в разряд эстетической доктрины. Анимизм сливается с индустриальным плацдармом, создавая интонационный гибрид, который французские киноведы назвали бы «cinéma de la toundra».
После финальных титров зал молчал тринадцать секунд, этот гул абсента показал, что художественный замысел обожжён внутренним огнём. Каждый присутствующий словно держал в ладони осколок полярного кварца — холодный, но светящийся. Тяжёлая лента оставляет надолго фантомный звон в ушах, вновь и вновь напоминая: память живёт не в пафосном лозунге, а в простом, почти бессловесном движении человека через метель.
