Работа греческого режиссёра Василиса Кацуписа вышла в российский прокат весной 2023-го. Сюжет строится вокруг арт-воришки Немо, пойманного капризным умным домом на высоте пятидесяти этажей. Я наблюдал картину в зале с идеальной акустикой, что усилило клаустрофобию ленты.
Кинестетика заточения
Лента моделирует состояние субъекта, лишённого привычных временных маркеров. Мотор вентиляции заменяет метроном, слепящая люстра ведёт диалог с хриплой перкуссией протекающей системы кондиционирования. Саунд-дизайнер Фрэнк Куррье занялся микрополифонией: гул стекла, микротональные пески пожарных датчиков образуют текстуру, близкую к спектрализму Жерара Гризея. На этом фоне редкие фразы героя прозвучали как кракелюры в лаке старого полотна.
Иконография пентхауса
Пространство напоминает белую камеру обскура: кубизм перегородок, лабиринт зеркал, коллекция шедевров отсортирована по температуре поверхностей. Особое внимание привлекает «Без названия» Баскьята, висящее над кухонным островом, — визуальный пульс, задающий герою центр притяжения. Через экфрасис (словесное изображение визуального искусства) режиссёр вступает в полемику с институциональной критикой: пентхаус превращён в зоопарк жестов художников двадцатого века, а Немо — в заблудшего куратора.
Пульсация времени
Монтаж тяготеет к гипнотическому ритму. Дни распадаются, как соль в проточной воде: крупный план обозначает утро, затем вспышка инфракрасного света указывает на ночь. Приём «обратной пропорции» — чем меньше движения, тем громче электроакустика — формирует ощущение хрустального гроба, где каждое действие откликается звлуковой ртутью. Камера Костаса Стамугиса использует поздний zoom-in, чтобы подчеркнуть осевую перспективу искажения, знакомую по картинам Вермеера.
В музыкальном плане фильм разрывает шаблон heist-жанра. Вместо фанкового грува — минималистические дроны, вдохновлённые марсиашем Джулиусом Истманом. Контрапункт между экспрессивным лицом Дефо и безличным басовым педалям формирует акустическую антиномию, где присутствие человека воспринимается как помеха для идеального интерьера.
Тематика вынужденной изоляции резонирует с коллективной памятью пандемии, но картина избегает манифеста. Предлагается рассмотреть домашний smart-lux в роли капкана, родственного мифическому лабиринту. Герой шаг за шагом строит деревянную башню, повторяя мотив Вавилона: попытка добраться до солнца оборачивается крошечным обвалом гипса.
В финале напряжение после столь долгой кинестетической прелюдии разряжается единственным кадром открытого неба. Этот жест напоминает термин «эпифустрия» — внезапное высвобождение энергии, использованный в комедийном театре Древней Греции. Сеанс завершается фактурой тишины, когда зал ещё слышит приглушённый писк термостата, будто призрачное послесвечение бедствия. Так фильм утверждает хрупкую ценность внутренней свободы, достигаемой через духовную авиацию, а не сквозь автоматическую дверь.
