Я вгляделся в первые кадры словно в палимпсест: поверх привычного городского пейзажа проступали затёртые знаки ушедших эпох. Фабула лаконична: архивист областного ЗАГСа находит сведения о людях, официально не существующих. Каждый эпизод раскрывает новую «дыру» в бюрократической ткани, а заодно – лазерные блики личной памяти героя.
Авторский почерк
Марина Верес применяет анаморфот – оптическое искажение, при котором предмет распознаётся только под определённым углом. Киносъёмка повторяет принцип: сюжетная «пустота» обнаруживается в отражениях, экране видеодомофона, подсвечнике на заднем плане. Такое построение рождает эффект хронотопической гетеротопии (пространство, соединяющее несовместимое).
Камера Ивана Рубана движется по дуге, что формирует лирический параболизм картинки. Цветовая тинктура (редкая градация синего и пурпура) подчёркивает зыбкость статуса героев. Монтаж «слепок-сплайс» даёт ощущение рваного сна: кадры склеены на несъоседной фазе движения, будто прерывается электрическая дуга.
Звук и партитура
Композитор Юрий Зноско вводит поливокс (советский аналог Moog) как сигнальный маркер отсутствия. Низкочастотная дрожь подменяет классическую тему. В кульминации вступает хоральный звон из кристаллизованных глиссандо: партия скрипок проходит через гранулярный синтез, дробясь на мельчайшие «зерна» звука. Я различил анакрустический ритм, отсылающий к древнерусскому знаменному распеву – приём, отчётливо выводящий историю за пределы 2025 года.
Контекст премьеры
Показ в Перми совпал с дискуссией о «цифровых привидениях» в государственном реестре граждан. Фильм заговорил с залом на языке архивных пробелов, обнажив тему исчезновения личности между серверами и печатями. Я наблюдал, как зрители реагировали: тишина отнюдь не означала скуку – это была пауза судебных канцелярий, проникшая в кинозал.
Актёрские решения скрупулёзно детализированы. Павел Чепелев (архивист) применяет технику микромимики: бровь колеблется на долю миллиметра, сигнализируя о найденном «призраке». Второй план держит Ирина Асхабова, её реплики дробятся паузами, похожими на нарезку плёнки. Так возникает диалог между кадром и паузой.
Музыка в завершении стихает, остаётся монотонный «ро́зен-крик» (экспрессионистский крик без тонации), после чего титры идут под абсолютную тишину – жест редкий в коммерческом секторе. Моё восприятие возвращается к исходной точке: фильм выпал из списка так же, как герой выпал из базы данных, но при этом мощно зафиксирован в личной памяти зрителя.
Картина Марины Верес демонстрирует, как коллективная бумажная память сталкивается с биографией, записанной на пергамент души. Я вышел из зала, унося со собой ощущение «акустического вакуум-касания» – немой шёпот тех, кого нет на учёте, но кто говорит сильнее зарегистрированных голосов.
