Фильм «Нечисть в Сеуле» режиссёра Чхве Сонг-джу вышел в начале 2024 года, мгновенно прорвав корейский бокс-офисный плот. Дебютная неделя принесла 1,4 млн зрителей, при том что жанр городского фольклорного хоррор редко формирует массовый поток. Причина — точная смесь ритуальной драматургии, музыкального контрпункта и социальной сатиры, которые режиссёр сплавил в сюжет о театральной труппе, репетирующей древний обряд «гут» на крыше заброшенного универмага, пока Сеул погружается в сезон смертоносной жёлтой пыли.
Сценарная алхимия
Сценарий опирается на принцип «пластичного мифа»: фольклор не фиксируется, а перетекает между эпохами. Автор Ким Ён-хи вводит термин «кин-гва» — городской демон кафкианского типа, питающийся звуковыми следами. Герои пытаются записать шорохи в многоквартирном подземелье, превращая полифонию мегаполиса в неустойчивую партитуру. В этом диалоге страха и архивистской одержимости слои реальности трутся, вызывая эффекты фрей-дворсинга, когда кошмар прорывается сквозь бытовые мелочи и разрывает жанровую оболочку.
Оператор Хан Дэ-гун работает с фильтром «панк-ханжи»: офисные лампы размываются, напоминая текстуру рисовой бумаги, а огненные всполохи от бытовых жертвоприношений отчеканены контрастом Pro Mist 1/4. Камера постоянно замирает на краях кадра, создавая иллюзию нехватки периферического зрения. Каждый второй план отдан тени персонажа, словно город оценивает людей через зеркальную пыль. Приём роднит работу Хана с техниками «шёфру» — японского теневого кино двадцатых годов, внесённого в каталог ранних авангардов.
Звуковая топография
Партитура композитораора Ли Ми-ран строится на редком ладовом обороте «пиёнг-сео»: квартовый устой с микротональными трельями на каягыме. Я пригласил авторов в радиостудию и убедился, что каждое тональное глиссандо заранее синхронизируется с шумом столичного метро, записанным на старый Nagra IV-S. Выходом стало объединение двенадцати тем по принципу «ансамбля поля» Жерара Гриза, где частотные спектры контаминируют материю кадра. Зритель не слышит привычный хоррор-скрим, вместо жанрового буллит-удара звучит «хва-о-хан» — подскок восьмого обертона над перегруженным басом. Голосовая партия актрисы Мун Чжи-ён лишена текста, вокал исполняется техником «хан-сури» (пролонгированное рычание, применявшееся в шаманских трансах Тэмори) и подаётся через контактный микрофон, прикреплённый к рёбрам.
Кастинг продуман до микрожестикуляции. Ли Чжэ-ён, исполнитель главной роли режиссёрского подмастерья, двигается по хореограмме «чаги-рёт» — дробные остановки через две трети шага, разработанные в школе кантхак. Такой темпоритм создаёт заранее разбуженную тревогу: зритель ловит паузу раньше реплики. Актриса Пак Су-жин формирует контрапункт, прерывая диалог шёпотом на ультразвуковой частоте – 16 kHz, едва уловимой неподготовленным ухом.
Вердикт киноведа
Сочетание мифологических фигур и корпоративной сатиры выстраивает густой коридор для смысловой циркуляции. Фирменная подача Сеула как многоэтажного организ-мегера напоминает мне раннего Цай Минляна, хотя корейский замысел опирается на синкретизм собственных практик. Фильм не провоцирует прямое отталкивание или шок, а заставляет слышать метроном городской нечисти, поднимающийся из вентиляционных шахт вместе с пыльцой хризантем. Я редко сталкиваюсь с хоррором, где сейджурн (ритуальная пауза перед вторым актом) оборачивается музыкальным солилоквием. «Нечисть в Сеуле» дарит именно такое переживание, достойное повторного просмотра на экране с добротной акустикой.
