Четырёхсезонный телепроект «Baskets» вышел на FX в 2016—2019 гг. Авторский треугольник Зак Галифианакис — Луи Си Кей — Джонатан Крисел предложил сплав deadpan-сарказма, бурлеска и неомеланхолии. Главный герой Чип Бускетс, выпускник провалившейся клоунской академии под Парижем, возвращается в Бейкерсфилд, где скитается среди супермаркетов, родственных обязательств и раздвоенного эго. Внешние гэги сочетаются с внутренним комусом — латентным чувством неприкаянности, знакомым любому обитателю культурной перефирии.
Канон меланхолического клоуна
Сюжет строится на принципе prolepsis: будущее обрывается в зародыше, а прошлое преследует героя как незримый контратенор. Французский диплом, гордо висящий над диваном матери, служит palimpsest-символом утопической амбиции, растворённой в калифорнийской жаре. Чип разговаривает с миром языком пауз — метод Галифианакиса напоминает раннего Бастера Китона, но дополнен красками stand-up-психоанализа.
Отход от ситком-нормы
Louie Anderson переворачивает архетип матриарха: Кристин Бускетс произносит бигмаковские сентенции голосом, в котором слышатся и grandmother fever, и рыночный прагматизм продавца кодовых купонов. Каждый-кадр формирует quasi-документ, где флер бурлеска соседствует с клерикальной тоской по утраченной прямоте человеческих связей. Диалектика laughter/anguish усиливается холодным светом оператора Дэвида Сискинда: пустынный ландшафт Бейкерсфилда превращён в зрительный оксиморон — палитра пастели и агрессивных неонов.
Музыкальные акценты
Саунд-куратор Джефф Кардони приспосабливает аналоговый шифт-синт и французский шансон под эстетку American strip-mall. В одной серии звучит «Les moulins de mon cœur» Мишеля Леграна в минималистском фортепианном варианте — эхолалия к проваленной парижской мечте Чипа. В финале третьего сезона дверь ресторанчика El Pa-al открывается под industrial-флейту Boys Noize, создавая дроун-перекличку с пустотой парковки.
Этнографы поп-культурных образов читают сериал как хронику постфордистского лишения: трудовое тело клоуна оказывается лишено аудитории и вынуждено импровизировать среди корпоративных оболочек. Каждый персонаж перетягивает на себя короткое одеяло status-anxiety, превращая бытовуху в микро трагедию. Приём derridian supplement — добавочная деталь, осветляющая отсутствие — проявляется через персонажа Марты, чья атарактическая тишина контрастирует с громоздкой одержимостью Чипа.
Кинематографическая ткань «Baskets» отсылает к позднему Альтову и сатурническому футуризму Роя Андерссона, но не встаёт под культурный зонт ретромании. Проект дышат собственным воздухом: сухим, наполненным пылью центральной Калифорнии, где даже рекламный билборд видоизменяется в сцены средневековой моралите. Текстура ускользает от однозначной комедии и от привычного авторского траура, отражая сложную геометрию западной чувствительности.
Финальный аккорд четвёртого сезона — роман «Шарлотта» Давида Фоенкиноса в руках матери. Лейтмотив art-after-failure обретает форму библиофилии, напоминая: clown-persona Чипа не поддаётся изгнанию, она вписана в культурный миф как антиква, которую невозможно удалить без риска разрушить саму страницу.
«Baskets» держит баланс на проволоке между grand guignol и интимной медитацией. Серия за серией клоун ищет способ услышать аплодисменты, раздающиеся только в голове зрителя. В этом поиске и кроется притягательная утопия проекта — fragile, смешная и пугающе узнаваемая.
