Полнометражный гипногогический триллер «Лёша из Лавры. Погребающий странных» вышел на экраны в январе 2025 и моментально превратил сферу независимого русскоязычного кино в минорный собор. Режиссёр Андрей Терехин сплёл бытовое и иконографическое, подсветив историю подростка-звонаря нервом пост панка и запахом ладана. На стыке road-movie и мистической оратории лента создаёт ощущение двойной экспозиции: мир окраин ведёт параллельный внутренний хоровод, где слышны потаённые голоса давно утраченных песнопений.
Литургический нерв ленты
Оператор Ада Рябцева движется в такт встревоженному сердцу героя: нависшие общаги снимаются через anamorphic стекло, из-за чего архитектура течёт, словно расплавленный воск. Этот визуальный palimpsest (слой писчего материала, сохранивший следы стёртого текста) соотносится с драматургией: сын звонаря слышит хор умерших прихожан и старается уложить их шепот в ритм ежедневного набата. Каждый размер кадра считывается как древний контрданс, где шаг вперёд — обещание, шаг назад — отзвук обета.
Голос пригородных окраин
Саунд-дизайнер Семён Ткачёв нанизывает аллитерации шумов пригородных веток на вербальный recitativo. Псевдо-псалмы, написанные для ленты композитором Лизой Штейн, включают aleatorика — приём, где исполнитель решает порядок звуков во время концерта. Непредсказуемость партитуры конгениально сочетается с повреждённым сознанием Лёши: расхождения между нотами и колоколами формируют эффект dopplerum (микросдвиг частот, обусловленный движением источника). Просмотр превращается в опыт глубинного прослушивания, схожий со «статической литургией» авпангерманского композитора Клауса Лангена.
Сюжет строится вокруг диалогов героя с безымянным робокопом, стоящим на заброшенном тигельном заводе. Реплики пишутся ямбом, что придаёт разговору качество похоронного речитатива. Встреченные на пути «странные» — глитч-персонажи, смонтированные наплывом из VHS-архива девяностых. Они функционируют в парадигме mise-en-scène revenant: присутствие вне плотского. Каждый из них приносит Лёше парфенон вопросов о вине, сакральном шуме и ответственности за тишину.
Хоровое расслоение звука
Кульминация происходит в подземной звоннице, спроектированной по принципу катоптрикона — помещения, где акустические зеркала сводят разнородные волны в точку фокусировки. Лента демонстрирует редкую eurythmia: синхронию движения камеры, дыхания актёров и репетиций амплитуды колоколов. На фоне этого симультанного минимала происходит обряд «погребения странных»: герой складывает свои страдания в пустой гроб, после чего колокола звучат в обратном режиме, образуя distopia vitae — момент укрощения собственного страха жить.
Фильм функционирует как антивольтажный манифест поздней пост цифры. Терехин отказывается от известных рокад сюжета, полагаясь на микроимпульсы жестов и дыханий. Зритель выступает соавтором, ловя щепотки фосфенов на сетчатке. Такой метод напомнил мне «колебательную поэтику» Пёрси Шелли, переложенную на плёнку: текст не задаёт норму, он колышется, создавая ауру, где меланхолия соседствует с предощущением пасхального утра.
«Лёша из Лавры» чуть тронул иконографию, живо переозвучил городскую неонью, сформировал новую форму киновербоун — гибрида кино и звукового обряда. Лента ляжет в антологию техно литургических произведений, чьё дыхание ощущается, словно лёгкий звон в висках после полуночного набата.
