Премьера «Заклятия Амелии» состоялась на рубеже 2023-го и 2024-го, фильм мгновенно привлёк внимание благодаря сплаву фольклорного ужаса и камерного психологизма. Автор сценария и постановщик Марта Вернон выводит на авансцену сельское захолустье, где трещины в семейных отношениях раскрываются столь стремительно, что каждая ходульная легенда звучит как личное признание. Я увидел в ленте свежую интерпретацию архетипа «проклятого ребёнка», при этом агрессивные «jump scare» заменены филигранным монтажным ритмом.
Поэтика тревоги
Кинодраматургия опирается на палиндромическую структуру: первый акт зеркалит кульминацию, а финал возвращается к прологу, будто закольцованная плёнка. Подобный приём усиливает ощущение обречённости. Диалоги минималистичны, реплики звучат отрывисто, напоминают кататонический речитатив. Текст подчёркивает дисфункциональный ритм семьи Райс: паузы важнее слов, шёпот глубже крика. Сценарий насыщен скандинавизмами — от «hulder» (лесная соблазнительница) до «draugr» (ходячий мертвец), придающими повествованию языковой привкус мха и железа.
Оператор Доминик Садовский применяет технику «bleach bypass», оставляя на плёнке серебро и придавая кадру матовую жесткость. Холодный спектр оттенён янтарным свечением керосиновых ламп, отчего кожа героев кажется пергаментной. Камера почти не прибегает к крупным планам, вместо них — медленные панорамы, создающие эффект «kennings» — поэтических метафор, переносящих смысл вне поля зрения. Вертикальная композиция кадра напоминает алтарную икону, фиксируя персонажей внутри одного регистра, словно в инкрустированном триптихе.
Ммузыкальный контрапункт
Саундтрек написал дуэт Мэй Джарвис и Рауно Хуйня. Они сочетают микротональные кластеры с полифонией шёпота, записанного через геофон — датчик сейсмических волн. Полученный эффект — «акузма» (вид звука, источник которого скрыт) — резонирует с темой невидимого проклятия. В кульминации звучит аргоновая арфа, инструмент, колебания струн которого вызваны пламенем горелок, этот скрипящий гул перекликается с дыханием Амелии, формируя ортонормированный контрапункт древнего хорала и индустриального гула. Музыкальная палитра работает не как иллюстрация, а как дополнительный персонаж, задающий герметичный темп повествования.
Исполнительница главной роли, юная Сиенна Элдридж, демонстрирует диапазон от инфантильного лепета до веристского рыка. В рамках одной сцены она способна переключить тембр с «flageolet» регистров на грудное вибрато, подражая волчьему вою. Такой вокальный ресурс способствует созданию образа, где невинность и хищность сплавлены без швов. Партнёры по площадке выглядят приглушённо, что подчёркивает драматургическую центровку на Амелии, однако Хоакин ДеЛароса в роли отца даёт убедимый контрапункт: его немая сцена с парарастительным светом напоминает экспрессионистский театр «Gesamtkunstwerk».
Вердикт
«Заклятие Амелии» располагается на стыке фольклорной боли и урбанистической тревожности, создавая собственный идиллический ад. Я воспринимаю картину как суггестический гиперпантомим — жанр, где каждое движение несёт идеографический код. Фильм подтверждает жизнеспособность скромного бюджета при условии сознательной эстетики. Вернон отправила зрителя в мир, где чудовище живёт внутри метронома, а тишина гремит громче любого аккорда. Архивная стойкость ленты уже обсуждается в кураторских программах ночных фестивалей, а учебные кинозалы включают фрагменты в занятия по аудиовизуальному синтаксису.