При первом просмотре я ощутил метафизический холод, исходящий от ленты «Одинокая планета» режиссёрки Лилии Верес и сценариста Арама Шатояна. Премьера прошла на Роттердамском фестивале 2024 года, картина взяла приз FIPRESCI за радикальный минимализм. Длительность 108 минут, формат — 4:3, что подчёркивает клаустрофобию космической одиссеи.
Сюжетный вектор
Действие разворачивается на заброшенной орбитальной станции, где биолог Илайз Пак путешествует по коридорам, фиксируя дневниковые записи на устаревший DAT-магнитофон. Внешний конфликт отсутствует, внутренний раскалён до белого: герой сталкивается с аутизагерией — витальной тоской, рождающей иллюзию второго «я». Равномерное продвижение по секторам сменяется зияющими провалами времени, выраженными через монтажные эллипсы. Авторские аллюзии к «Сталкеру» Тарковского и «Солярису» Лема служат фоном, а не компасом, деформируя привычную структуру сюжетной арки.
Изобразительный строй
Оператор Элиас Хорн применил тенебризм — живописную манеру, основанную на резком контрасте света и тени, ранее ассоциированную с Караваджо. Экран пропитан ультрамариновым шумом, напоминающим зерно устаревшей киноплёнки. Каждый кадровый блок дробится шевелящимся зерном, вызывая эффект глаукопсии — сине-зелёного миража, возникающего при длительной фокусировке. Камера остаётся статичной, зато звукополе работает как перископ: скрипы переборок пронизывают пространство, создавая акустический миан — змеиный лабиринт из ревербераций.
Музыкальный рельеф
Саундтрек написал композитор-акусматик Орландо Нивен. Основой служат стохастические структуры, построенные на РИТМ-генераторе Xenakis’а. Вместо оркестра — стеклянные гармоники, субконтрабас и сабфлейта, обработанные через гранулярный движок. Пульсация настолько разряжена, что паузы воспринимаются громче звука, такое решение резко контрастирует с голливудским телемоном — привычной спектро-монолитной стеной. Нивен вплетает в партитуру кактусы, вдохновлённые средневековым нидерландским мотетом, создавая незримый мост между космогонией и ars nova.
Фильм дарит редкое состояние пост-зрительного эха: по окончании титров моё внутреннее ухо продолжает регистрировать фоновые частоты, а глаза удерживают after-image сгорающей неоновой надписи «WELCOME BACK». Киновселенная Верес предлагает не убежище, а зеркало — холодное, лишённое нарциссизма, открывающее зрителю одиночество как последнюю границу антропоценовой эры. Пересмотр через некоторое время раскрывает дополнительные ритмы, прячущиеся за поверхностью текста и звука.
