Препродакшн картины заявлен амбициозно: режиссёр Артём Филатов собирает на одной площадке виртуозов из трёх континентов, а киносценарий, написанный драматургом-семиологом Алисой Логиновой, ставит во главу угла архетипический мотив путешествия. Первые раскадровки показывают, как жёлтая дорога изгибается подобно аналемме — восьмёрке, описываемой Солнцем на небесной сфере, — что метафорически связывает путь Элли с годовым циклом личного обновления.
Киноязык и палитра
Операторы Дмитрий Ковалевский и Чэнь Цзюнь применяют дуализм съёмки: монохромные блоки для Канзаса и люминесцентная веридика (сверхреалистичное цветопередавание) для страны Оз. Зерно 65-миллиметровой плёнки сочетается с LiDAR-сканированием ландшафтов Алтая: цифровой каптаж (захват подземных вод, здесь — данных) обеспечивает трёхмерную текстуру полей маков, где контуры объектов перетекают друг в друга, будто в палитре Тюрлера.
Текстологическое ядро сюжета остаётся узнаваемым: девочка Элли, пёс Тотошка, друзья-андрогины из олдскульной тройки. При этом сценарий отказывается от бинарной морали и вводит элемент «гиперкомпаса» — конструкции, предсказывающей этическое направление каждой развилки. Тем самым дорожная метафора обретает дополнительный пласт: перманентное моральное навигационное усилие.
Звук сквозь изумруд
Композитор Лео Айрапетян сплетает партитуру из тембристике prepared piano, окарин времен Возняка, а также аналогового синтезатора EMS VCS-3, знакомого по записям Брайана Ино. Лейтмотив Элли звучит как пентатоника, где четвёртая ступень задаёт «подвешенное ожидание». В кульминационных сценах вступает хор мальчиков-контраденти, создавая интонацию инфантильной решимости. Саунд-дизайнер Мару Кондо внедряет эмбиент-эманации: шелест плато, реверберации кузнечиков записывались в вакуумной камере для чистого сустейна — эффект настолько криптогенный, что вызывает у зрителя ощущение пузыря времени.
Кастинг держит акцент на мультикультурализме. Элли сыграет Марта Уайзман — актриса из Чикаго, педагог Мейерхольдовской школы. Страшил выбрался из пластмассового штампа: его воплощает сценограф-перформер Герман Толль, что придаёт персонажу пластику марионетки Commedia dell’arte. Железный Дровосек, интерпретируемый конголезским танцовщиком Баптистом Нгано, объединяет достоинство и fragilité (франц. «хрупкость»), превращая каждое движение в техно-пируэт.
Наследие на повороте
Переосмысление «Wizard of Oz» выходит за пределы ремейка: поездка по жёлтой дороге читается как аллегория антропоценового периода. Изумрудный город строится из полисиликоновых блоков — намёк на солнечную энергетику, но подлинная угроза таится в колёсах безрейсовых дронов, что заменили ведьмин метёлки. Режиссёр задаёт вопрос: куда приведёт цивилизация, если каждый кирпич личного выбора отливается в свет утопии?
С культурной позиции фильм встраивается в течение постсказочного (по Туалету) кинематографа, где любой классический нарратив переходит в саморазоблачение. Герои знают легенду о самих себе, и, когда Элли впервые встречает Волшебника, реплика «Раз уж ты здесь, значит, миф воскрес» звучит как мета-фраза, адресованная зрителю.
Предпоказ на фестивале «Северный пассат» вызвал поляризацию: одни applaudir, другие увидели «изумрудную синекдоху». На мой взгляд, экспедиция по жёлтой диагонали фильтрует сказку сквозь призму актуального искусства, сохраняя аромат оригинала. Дорога всё ещё манит — но цемент, из которого она уложена, теперь содержит не только кукурузную солому, но и честолюбие цифровой эпохи.
