Когда режиссёр Науменко распахивает карусельную вселенную, бесёнок Ой выскакивает словно искра из огнива, иронично подмигивая традиции кукольного авангарда. С первых секунд я слышу звоны стеклянных гармоник, напоминающих Бакетовые эксперименты советской анимационной школы.
Фабула
Сюжет разворачивается вокруг ярмарочного лотка, где Ой находит полузабытый механизм — гибрид дадаистской карусели и паноптического лабиринта. Каждый поворот шестерни порождает новый аркан фантазии: то двигатель окрыляет зрителя звёздным колесом, то зеркала дразнят калейдоскопическими перевёртышами. Архитектоника построена по принципу «лабиринт-ария», описанному Жильсоном: путь героя похож на вокальную фугу, где тема засмеянного страха возвращается модальным тритоном.
Оператор пользуется паншотом: камера описывает восьмёрки, подчеркивая цикличность соблазна. Вместо классического нарратива — монтаж аттракционов по Эйзенштейну, однако темп задаёт не резкая стыковка, а плавное крещендо рисованной линии. В смычке рисунка и звука рождается психологический ананкастический мотив: зритель ищет выход из замкнутого парка, хотя сам удерживает билет.
Музыка и шумы
Композитор Звонарёв вплёл в саундтрек демаркационные трещотки, диминуэндо водогонных труб и глиссандо стекла. Партитура держится на пентатоническом остове, напоминающем сибирскую хориатию, над ним вспыхивают микрополифонические реплики детского хора без слов. Каждый звук окрашен в синестетический спектр: багряный фагот подцарапывает кадр, лазурная гитара щёлкает, оставляя сенсорный отпечаток.
Эхо наследия
В контексте отечественной мультипликации работа резонирует с поздним «Горадиалом» Козиных, где маргинальные существа искали собственный фольклор. Бесёнок Ой продолжает линию постспиритического юмора: дьяволенок не пугает, а окончательно освобождает ребёнка от ригидной догматичности. Аттракцион функционирует как «психо-поляна» — термин этнопсихолога Рудого, означающий пространство, где архетипы переходят из страха в игру.
Я увидел параллель с «Седьмой печатью» Бергмана, только вместо шахмат — карусель. Драматургия проводит по грани танатоса и цирка, твёрдую серьёзность заменяет электрический смех. Крупные планы рогатого героя прерываются застывшими мизанкадрами, чем вызывается эффект зураглюцинации, описанный Тышенко.
Звукоинженер выплеснул реверберацию голоса в реальный зал, вводя принцип «дигисоники»: колонки в кинозале разбросаны хаотично, поэтому мелодия блуждает, как сам Ой. Тактильное восприятие меняется: зритель ощущает вибрацию подлокотника и шорох воздуха под куполом.
Огненно-алый финал — растворение лунного дубляжа, когда аттракцион складывается в плоский оракул, а бесёнок исчезает, оставив только расписной жетон. Этот жетон отзывается в памяти так настойчиво, как позывные любимого фестиваля. Кино, звук и живописная графика слились в органон, неизвестный ярмарочному мифу прошлых десятилетий.
