Дебютная полнометражная работа режиссера Елены Трофимовой вышла на экраны вскоре после карантинной паузы 2020 года, что сняло эффект конвейерной премьеры: зритель вновь вслушивался, а не скользил взглядом. «Смотри как я» поставлен на стыке роуд-муви и социальной драмы. История слепнущей семнадцатилетней Лиды и опустившегося трубача Сергея привязывает зрителя к маршруту Москва—Севастополь, превращённому в своеобразный палимпсест: поверх бытового ландшафта проступают культурные слои, от гоголевской дороги до блогерского лайв-стрима.
Визуальный ритм
Оператор Роман Васильев в союзе с художницей-постановщицей Дарьей Архиповой строит кадр через переменную фокусировку: резкость скачет, подчёркивая колебание зрения героини. Свет подаётся рассеянным, без жёстких контрастов, создавая ощущение перманентного рассвета — состояния, когда мир ещё не проснулся. Насыщенные зелёные и охристые мазки растворяются в пастельных полутонах. Такая палитра задаёт кинестетический отклик: глаз зрителя будто чувствует температуру воздуха. Монтажёр Олег Гущин выбирает сангвинический темп — нарочито длинные планы соседствуют с монтажными рывками, когда герой ощупывает незнакомое пространство. Возникает своеобразный кинематографический орнитоптер: движения тяжёлые, но не лишены плавности.
Музыкальная ткань
В фильме заложен характерный контрапункт. Автор саундтрека, композитор-импресарио Павел Акимов, вводит парейдолические фрагменты джаза, затем резко переходит к минимализму повторяющихся остинато. Приём откликается внутреннему состоянию Сергея: уставший музыкант склонен к монохромности, однако за присвечным паттерном прячется импровизационный нерв. Звуковая среда работает как второе освещение — она подсказывает, где герои ощущают почву, а где утрачивают ориентиры. Отдельного внимания заслуживает глухой «дампф» медных в сцене у недостроенного моста: труба звучит так, будто обита ватой изнутри. Деталь добавляет экфрасису плотности, позволив зрителю почти физически ощутить набухание тишины.
Социальный контекст
Фильм вышел в год, когда происшествиям пандемии аккомпанировал всплеск разговоров о телесной и психологической уязвимости. Сценарий предполагает прямой диалог со зрителем: Лида ведёт видеоблог, адресуя камеру «невидимому другу», тем самым размывая грань между внутрикадровым и зрительским пространством. Линия слепоты отсеивает привычную патетику инвалидизации. Создатели обходятся без объяснительных монологов, полагаясь на невербальные полутоновые реплики: рука, нащупывающая фактуру обшитой дверцы вагона, передаёт больше, чем откровенный исповедь.
Градус правдоподобия усиливают фактурные локации, от придорожных кофеен до самодельных паромных переправ. Каждая точка маршрута несёт антропологическую нагрузку. Крымский полуостров финала звучит как энтелехия древних мечтаний героини о море, запечатлённых в палитре сине-бирюзовых градаций.
Исполнительница главной роли Варвара Михайловна работает с внутренней артикуляцией: взгляд чуть расфокусирован, зрачок не фиксирует предмет, зато кисти рук действуют так, будто принадлежат кинетическому скульптору. Сценический метод напоминает приём «парацентра» Эжена Вахара, где внимание зрителя перемещается с лица на периферию тела. Антон Шагин в образе Сергея берёт иную траекторию: микромоторика скупо отмечена, зато в голосе звучит лёгкая сатурация табака и усталости. Контраст рождает драматургический клинч, в котором каждое молчание цепляет сильнее слов.
Драматургия реплицирует структуру средневекового пути «vita activa», где действие несёт молитвенную функцию. Поворотные точки маршрута совпадают с неизбежными утратами: крытый рынок отбирает у героини камеру, паром забирает кошку, финальный обрыв — тонкую надежду на прошлое. Плавное сужение событийной воронки оголяет нерв истории. Авторский почерк избегает прямолинейной морали, пустота заполняется тем, что зритель приносит в зал.
«Смотри как я» оказывается редким примером оптической притчи, где слепота перестаёт символизировать потерю и превращается в инструмент восприятия. Фильм учит видеть через слух, слышать через прикосновение, догадываться через задержку дыхания. В эпоху визуального перенасыщения подобная стратегия звучит почти квазирелигиозно. Не о зрении, а о внутреннем зрителе ведётся разговор — тихий, но настойчивый.
