Кинолента «Горыныч», заявленная на 2025 год, вышла из мастерской режиссёра Павла Кулыгина словно раскалённый клинок из горнила: звонкая, ароматная, способная распарывать привычные жанровые покровы. Я наблюдал премьеру в малом зале столичного «Иллизиона», где мраморные подоконники дрожали от низкочастотных волн саунддизайна, а зрители ловили себя на одновременном желании петь и шипеть. Подобная эмоциональная полифония редко возникает при просмотре фэнтези-фильмов русскоязычного пространства.
Логика мифа
Сценарист Екатерина Рыжова достала из восточнославянской мифологии живое сердце трёхглавого змея и вплела его в притчу о границах самоидентификации. Голов три, сознание одно — драматургическая формула приобретает свойства палимпсеста, когда на теле чудовища проступают надписи прежних эпох. Я проследил, как сюжет сдвигается от академичного героического края к интимной исповеди монстра, лишённого права на одиночество. Каждая голова рассуждает о мире по-своему, уступая место хору, который рождён внутри единого туловища. Парадокс усиливается приёмом австро-венгерского монтажного шва, где парадоксальное соединение кадров формирует новую семантику без прямой экспликации.
Музыкальный рельеф
Композитор Лев Верещагин разработал партитуру, опираясь на технику quodlibet, когда в один акустический сосуд сливаются григорианский хорал, трубы южнорусской ярмарки и индустриальный лэмп-нойз. Я различил стонущие ленты меллотрона, ларингальное горловое пение коллектива «Орда» и редкий эффект «ламента» (затяжное понижение кварты, символизирующее сожаление). Звуковой спектр не украшение, а драгоценностьматургический орган: три головы проговаривают собственные тональности, вступая в симультанное rubato, отчего зал погружается в акустическую мозаичность. Кульминационный мотив под названием «Синяя чешуя» выстроен в темпераменте пифагорейского камертона 432 Гц, что сообщает картине почти алхимический резонанс.
Визуальная партитура
Оператор Артём Филипенко применил редкую технологию volumetric capture, заключив актёров в куб лазерного сканирования. Фактура шкуры змея теперь имитирует пиритовую кристалличность, а глазные линзы бликуют светом бенгальского огня. В ночных сценах плазменные языки огня подчинены закону «золотого шифра» — кадр делится на последовательность Фибоначчи, искра рождается там, где зритель бессознательно ищет опору взгляда. Художник по костюмам Алёна Павловская вышила на подкладках рубахи главного героя QR-ковер, внутри которого прячутся строки древнерусской «Хожения за три моря». Подобные микро-смыслы при повторных просмотрах жужжат, словно цикады, создавая ощущение слоистой кинематографической партитуры.
После сеанса я вышел из зала с ощущением, будто шкура привычной реальности покрылась чешуёй, а походка приобрела древний ритм волочения хвоста. «Горыныч» фиксирует миг культурного палиндрома: архетип, изгнанный из массового сознания, возвращается, овладев современными технологиями и новым языком. Лента звучит как постсинодальное послание к зрителям, приглашая их договориться с собственными многоголовыми страхами, пока они не испепелили внутренний ландшафт.
