Когда я вышел из тёмного зала премьерного показа, слух ещё держал финальный аккорд багламы, а зрачок пытался привыкнуть к будничному свету фойе. Лента, снятая Нихалом Эрденизом совместно с грузинской операторкой Тамарой Иоселиани, представила город-матёрую сфугу, где каждый кадр — отдельный голос, вписанный в полифонию улиц, рынков, проливных рассветов. Создатели не уповали на грандиозный сюжет, вместо классической арки предложен «пешрев» — восточная музыкальная форма вступления, задающая тон дальнейшему импровизационному движению.
Сюжет и палимпсест
Драматургия напоминает палимпсест, на котором поверх старых строк проступают новые. Центральный персонаж, звукорежиссёр Зия Кутлуджан, получает заказ оцифровать фонограммы неизвестного уличного оркестра рубежа 1960-х. Лабиринт плёнок приводит героя из академической студии на лестницы Каракёя, далее в подпольные таверны Гала-каса, где живёт жёсткий 9/8 ритм «каршилама». В кадре мелькают реальные архивисты, певицы ромского квартала Сулукуле, переплетается турецкий, мегрельский, грузинский, даже капля латыни из византийских хоралов. Каждая лингвистическая жилка воспринимается не репликой, а звуковым штрихом, формирующим мелодию города.
Музыка как топография
Саундтрек написан композитором Ладо Чиквиладзе, воспитанником тбилисской школы модального джаза. Он склеил микротональный восточный лад хиджаз с полифонической «крестовой имитацией» грузинского пения. На экране мелодия превращается в топографию: стамбульский порт рисует низкий дрожащий зорна, мост Галата дребезжит гитарной подготовкой «баррэ», а квартал Балат звучит клацанием кофейных чашек, озвученных техникой макро-сэмплинга. Подобный «аудиоспектральный карт-риджинг» — термин акустической урбанистики, означающий картографию среды через спектрограммы случайных шумов.
Эстетика и приём
Операторская работа строится на контрасте «карандаша света» и смолы ночных интерьеров. Тамара Иоселиани использует редкий анаморфот 74-Görenek, оставляющий плавящееся боке по краям кадра. От этого виниловые царапины плёнок воспринимаются как визуальные глиссандо. Монтажник Синан Арыджи применил «ускоренную сепиапсию» — намеренное наслоение фотохимического серебра, ускоряющее ощущение пульса. Приём оказывает физиологическое воздействие: ритм сердцебиения синхронизируется с скачками яркости. Ни о какой ностальгической патоке не идёт речи, перед нами похожий на мозаичный минбар опыт художественной археологии.
Премьерная публика встретила картину без привычного сегрегационного деления на «артхаус» и «мейнстрим». Турецкие критики отметили политическую сдержанность: лента не лозунг, а клинопись эмоциональных полутонов. Европейские фестивальные кураторы заговорили о «диффузном реализме», где реальность растворяется в акустическом тумане, но не теряет документальной плотности. Я, будучи исследователем культурной межзональности, рассматриваю фильм как пример «хорономии» — взаимодействия пространства и памяти через художественное сочинение.
Фильм выдвигают на «Золотой тюльпан» Анталийского форума, причём сразу в категориях «Лучший звук» и «Лучшая работа художника-бэклайнера». Последний термин обозначает специалиста, подсвечивающего середину массовых сцен точечными источниками, формируя объемную глубину без цифровых масок.
Отдельную благодарность заслуживает художник по костюмам Гюльден Мехтиев: он счёл краску важнее ткани, тонируя хлопок бёкёми экстрактом гранатовой корки, что даёт эффект низкочастотного отражения света. Решение, на первый взгляд сугубо эстетическое, добавляет акустику — одежда шуршит как перкуссия дефов, поддерживая саундтрек.
Лента вынула Стамбул из туристического буклета, переложив мегаполис на нотный стан, превратив улицу в гриф, а домовые трубы — в клапаны бас-кларнета. Зритель получает исследовательскую экскурсию без гида, где навигатором служит слух. Картина напоминает мне суфийский «сама» — мистическое кружение, когда тело растворяется в вихре, а вселенная звучит непрерывной мукалатурой. В таком состоянии привычный анализ отступает, уступая место синестетическому восприятию: свет ощущается слухом, тембр ощупывается взглядом.
«Арамызда Стамбул» демонстрирует, что кинематограф остаётся гибридным видом искусства, совмещающим архитектуру, акустику, антропологию. Лента исследует тембр памяти, показывает, как фонограмма полувековой давности способна открыть городской пейзаж под новым углом. Для культуролога картина служит лабораторией междисциплинарных методов: фоноархеология соседствует с перформативной урбанистикой, а синематоника — учебный термин, объединяющий аналитику движения и тона — берёт на себя роль связующего клея.
Я выхожу с показа, держу в ладони приглушённый гул трамвая T2, удар меди пальцем о мандолину, шёпот Босфора из динамиков Dolby AtmoSphere — новой реверберационной системы, разработанной инженером Тунджаем Кая. В этот миг понимаю: кадры никуда не делись, они растворились в повседневном шуме, а город продолжает петь, подбрасывая мотив каждому внимательному прохожему.
