Премьера поставленной Зельдой Уильямс комедийной фантазии запланирована на февраль 2024-го. Сценарий Диабло Коди выстраивает диалог между викторианским мифом о создании и американским пригоро́дным бунтом 1989 года. Герой-франкенштейн, воскресший из безымянной могилы, становится зеркалом экзистенциальной тоски семнадцатилетней Лизы Свэнсон. Подростковая одержимость романтизирует распад тела, придавая истории смесь сладкого мороза и клубничной соды.
Готический неон
Оператор Эндрю Хюбшер прыскает в кадр салатовый фосфор, фуксию и ультрамарин, создавая эффект «неонового кладбища». Такой колористический коктейль напомнил мне флуоресцентные обложки подростковых романов R. L. Stine. Контраст между яркой палитрой и трупной гримёркой усиливает эстетику кемпа, которую Сьюзен Зонтаг определила как «любовь к неестественному».
Художники по костюму вплетают кислотные узоры в силуэт бродячего мертвеца: рваный фрак обтянут заклёпками, плечевые накладки искрят люрексом. Образ Лизы строится вокруг винтажного платья-фитинга со съёмными флигелями, отсылающего к кринолинам по химере Поля Пуаре. На экране возникает парадокс: викторианский шутинг на фоне автоматов с пепси-колой.
Саундтрек и шумы
Продюсер Блейк Хантер подбирает саундтрек из бодрого synthpop, шугейз-гитар и редкого для хоррора черлидерского хора. В одном эпизоде дворовая колонка выстреливает «Obsession» группы Animotion, пока Лиза оживляет раздельный набор конечностей. Музыкальный монтаж строится по принципу анаколуфа — ритм опережает мелодическую фразу, вызывая нервный смех зрительного зала.
Композитор Сидни Литер распыляят глиссандо терменвокса, обрамляя встречи героев зыбким призраком радиоволн. Звуковой палимпсест соединяет эпохи — рубеж промышленной революции, хладный футуризм восьмидесятых, культуру Z с её мемной жестикуляцией.
Культурный контекст
Диабло Коди вытягивает из классической прозы тематику «демиург — дитя». Вместо хрестоматийного доктора выступает девочка, привыкшая к стоп-моушен клипам MTV. Такой обмен ролями создаёт ремикс на тему «мейд-сапиенс»: субъект с функцией творения больше не принадлежит лабораториям, а проживает внутри ярмарочного триллера.
В центре — пара, разорвавшая границы между эросом и танатосом. Поцелуй, окрашенный зелёной блёсткой формалина, поднимает обратную волну дискурса о телесности. Киноязык Коди пользуется термином «ливер-гранж» для описания декоративных органов на полке спальни: стилизованные брыжеечные жгуты служат не анатомической иллюстрацией, а fashion-аксессуаром.
Сатира направлена в адрес пуританских ритуалов рейгановской эпохи. Родительский патернализм карикатурен: белоснежные зубы, наглаженные поло, суп из концентрата. На противоположном полюсе — девиантная субкультура торговых автоматов и гаражных концертов. История принимает формат пеп-гран-гуиньоль (гран-гуиньоль — кровавый фарс французского театра начала XX века), где романтическая страсть жонглирует оторванными конечностями.
Пусть кино балансирует на грани задорной комедии и трэш-видео насилия, эмоциональная ревизия подростковой идентичности ощущается искренне. Лиза отказывается от идеала «принцессы выпускного», взамен приходит симбиоз с мертвецом, в котором присутствие разложения снснижает тревожность перед взрослой жизнью. Такой поворот говорит языком телесных метафор, понятным любой аудитории вне времени.
