Премьера «Эпсилона» произошла в марте на Синсиннатианском фестивале — площадке, где независимая научная фантастика обретает поддержку. Режиссёр Аарон Мюррей, воспитанник видеоклипового цеха, превратил скромный бюджет в черновой бриллиант. В фокусе — двое астронавтов на планетоиде E-5, оказавшихся погружёнными в параноидальный цикл пространственно-временных повторов. Мюррей избегает привычного космооперного пафоса, делая ставку на камерный нерв и нравственную притяжность.
Пластика повествования
Я наблюдаю замысловатую структуру: поступательное движение постоянно дробится на петли «флапсуса» — так сценарий называет локальный обвал причинности. Этот приём роднит ленту с кристаллическим нарративом Алена Роб-Грийе, а оператор Орли Берроу подхватывает идею расстройством глубины резкости, граница фокуса смещается, будто объектив «отказывается» запоминать события, сдвигая зрителя в территорию интуиции. Склейки происходят по увертюрному принципу: кадр обрывается в视觉-пунктум (деталь, вызывающая перцептивный шок), после чего новый план берёт ту же деталь за опорный ритм.
Акустический рельеф
Композитор Дана Михальчук — выпускница краковского факультета сонология — строит партитуру на полиритмах дохровой гармоники: затянутые сигналы «хулаксина» (каструмная труба с дополнительной клапанной камерой) сталкиваются с шёпотом микрохора, растворённым в гранулярном шуме. Пульсация набирает плотность в такт сбоям хронотопа, тембралистика подчёркивает диссоциацию героев, а финальная каденция рушится в acousmonium — электронной акустике Безансонской школы. Такое звуковое полотно превращает зал в резонирующую капсулу.
Семантика образов
Мюррей говорит о «синдроме новейшей Энеиды»: персонажи блуждают, будучи лишены идеи возвращения. Шлемы героев покрыты паутиной микротрещин, напоминающей cтеганографическую карту. Этот паттерн появляется и в рисунке пустынного рельефа, порождая фрактальный оммаж витгенштейновскому «язык — мой космос». Визуальный мизансценический глитч, созданный VFX-группой «Quark Fern», расширяет метафору: каждый сбой — агорафон (квази-зверь, возникающий из песка), подчёркивающий хрупкость человеческого периметра.
Актёрские решения поражают сдержанной интенсивностью. Алана Эрл, взятая из экспериментального театра «Voidlight», демонстрирует технику «апотемного дыхания» — постепенное сокращение вдоха, создающее ощущение экономии воздуха не только в сюжете, но и в диафрагме зрителя. Её партнёр Келси Вишников использует контрапунктальную пластику: тело движется в «ортексе» — противоположно взгляду камер, что добавляет тревоги.
Производственный дизайн держится на принципе «каркас без кожи»: корпуса модулей лишены декоративных панелей, будто базу собрали в спешке. Освещение субтрактивное: светильники поглощают длинные волны, выдавая лишь бритвенную полоску ультрафиолета, отчего кожа актёров уходит в цианоз. Художник по костюмам Ребекка Тихсен вдохновлялась скафандрами «Джемини», но заменила алюминиевую фольгу на хитинопласт — композит из хитина и углеродного волокна, что подчёркивает инсектоидный силует.
Внутри жанрового поля «Эпсилон» ближе к «Primer» Шейна Каррута, чем к традиционной космоодиссее. Лента отказывается быть технотриллером, выстраивая диалогалог с постмодернистским «космархивом» Марка Фишера: планетоид E-5 воспринимается как одиночество, проецированное в вакуум. Саунд-арт, дистантные крупные планы, редкие вспышки хореоматографической ярости создают состояние «суб-сублимации» — попытки высвободиться из петли, даже если будущее захлопнулось.
Наблюдая финальный акт, я фиксирую квант меланхолии: частицы песка, замершие в слоу-мо, напоминают о бесконечных «если», рассыпавшихся параллельно. «Эпсилон» ставит точку-пропуск: вместо утешения — свободная орбита мыслей. Кинотеатр покидаешь не выдохнув, а затаив дыхание, словно собственный пульс — ещё один флапсус, готовый сорваться в новую итерацию.
