Премьера «Другого» произошла в январе 2018-го на Роттердамском фестивале, после чего лента попала в российский прокат почти без рекламы. Режиссёр Евгений Ардашев, ранее снимавший короткометражные этюды, дебютировал в полном метре и выбрал жанр психодрамы с элементами «проксимальной» (предельно близкой к зрителю) съёмки. Главный персонаж — архитектор Платон Серов (Максим Стоянов), переживающий профессиональное выгорание и распад брака. В его жизнь вторгается безымянный двойник, выполняющий поступки, которые Платон вытесняет: бросает проект, удаляет семейные снимки, фальсифицирует подписи. Завязка отсылает к доппельгангер-мифологии Гофмана, при этом подаётся через минималистскую документальную манеру. Камера дрожит, будто фиксирует инцидент в реальном времени, создавая ощущение «катабазиса» — нисхождения героя к собственным теням.
Сюжет и мотивы
Картина выстраивает повествование как серию кольцевых эпизодов. Платон встречает двойника в метро, затем видит его в зеркале бизнес-центра, а кульминационный раунд разыгрывается на пустынном катке. Кольцевая структура напоминает музыкальную форму рондо: тема возвращается, но меняет гармонический контекст. Здесь каждый повтор укорачивает монтажное дыхание, сужая пространство для выбора. Финал не даёт прямолинейного ответа, останется ли герой собой либо уступит месту гиперреалистичной копии. Ардашев употребляет метафору палимпсеста: прежняя личность соскоблена, на её месте проступают новые, пугающе знакомые контуры.
Визуальный стиль
Оператор Елизавета Хлынина снимала на камеру «Digital Bolex» с объективами конца 1960-х. Пластика изображениерождения испытывает лёгкую хроматическую аберрацию по краям кадра, напоминая портовую линзу, куда время затекло, но не растворилось. В городских сценах использована техника агорафобного расфокуса: фон намеренно уходит в мутную серость, фигура остаётся резкой только наполовину. Приём вызывает эффект «семиоклузии» (наложение значений), когда зритель вынужден домысливать утраченное. Интерьеры подчеркнуто пусты, в них слышен эхоподобный реверб, усиливающий отзвуки шагов героя. Светорежиссёр Игорь Лунёв применил холодный натриевый контровой свет, отчего кожа персонажей приобретает лёгкую желтизну, знаменуя психологический «иктерус» — внутреннее отравление.
Музыкальное решение
Партитуру написал саунд-художник Олег Ключник, известный своим интересом к акустической экологии. Он использовал метод «краудфолли» — запись звуков толпы, обесшумленных до предела восприятия. На треке «Станция Площадь» слышен лишь низкочастотный гул эскалатора в 23 Гц — частоте, близкой к границе инфразвука, она возбуждает вестибулярный аппарат, рождая тревогу без явной причины. В кульминации композитор вплетает «ломанный хорал» из фрагментов церковных распевов XVI века, подданных гранулярной синтезе (обработка микрозёрен звука). Музыка разрушается, словно ткань памяти, что рифмуется с драматургией палимпсеста. Молчание получает особый статус: в четырёх сценах звукорежиссёр полностью глушит атмосферу, оставляя только дыхание актёра, подобная вакуум-пауза напоминает приём «фермата тишины» у Малера.
Актёрская природа
Максим Стоянов играет двойственную роль без грима, различие передаётся телесной микропластикой. Как Платон он сутулится, ступает пяткой, глядит сквозь, в облике Другого корпус выпрямлен, походка пружинит, взгляд фокусируется. Крупные планы фиксируют тик левого века — едва заметный, однако на нём держится напряжение. Партнёрша по кадру, театральная актриса Инга Тылына, ведёт линию расставания с героем без слёз и повышенных тонов, прибегая к «апосфазматическому» (сдержанному, застывшему) способу выражения аффекта: пауза длиннее реплики, взгляд уходит за объектив, дыхание сокращается до поверхностного. Благодаря этому сцена расставания в полупустой квартире становится камерной оперой немых.
Контекст и рецепция
Киноведы связали «Другого» с традицией отечественного метафизического триллера — от «Поздней встречи» Германа до «Кислоты» Сабитова. Но Ардашев уходит от социальной диагностики, сосредотачиваясь на интимном «кракелюре» (трещинках) человеческого «я». Критик Жанна Раскина назвала фильм «акмеологической лабораторией», где изучается зрелость через разлом. Из коммерческого оборота лента вышла быстро: сборы составили 11,3 млн руб., что втрое меньше бюджета. Зато в вузовских киноклубах она получила статус «кригскура сознания» — внутренней войны с собой, вынесенной на экран.
Синтетическое послевкусие
После просмотра памяти запоминается запах ржавчины, холод стеклянного перилла метро, вибрация низкой частоты. «Другой» работает со зрителем как ипохондрик-драматург: транслирует чувство присутствия невидимого организма внутри тела кадра. В финальных титрах звучит шорох карандаша по бумаге — вероятно, авторский автограф, исчезающий под слоем глянца. Смысл не исчерпывается фабулой, возникают ассоциации с «Тёмным двойником» Достоевского, с «Persona» Бергмана, но параллели служат скорее призванием к диалогу, чем ссылкой на родословную.
Словарь редких терминов
Катабазис — нисхождение вглубь сознания или подземное странствие героя.
Семиоклузия — наложение значений при недостаточной зрительной информации.
Краудфолли — техника создания звукового слоя из шумов толпы.
Фермата тишины — продолжительный тактовый отдых, назначающий пустоте музыкальную ценность.
Заключительное впечатление
«Другой» рассказывает о подлинном и фальшивом в диапазоне человеческого опыта без назидательности, без мейнстримного шума. Лента звучит камерно, обжигает холодом, дышит инфразвуком, отражается в витринах, словно чужой взгляд, пойманный врасплох.
