Я встретил «Реинкарнацию. Возвращение ведьмы» в тёмном зале питерского киноцентра, где зрители задерживали дыхание уже на заставке. Картина Алекса Громова создана на стыке фолк-хоррора и психологической драмы, сплетая фольклор северных губерний и урбанистическую тревожность двадцатых годов. Экран оживляет древний мотив двоеверия: крестьянская знахарка погибает на костре, однако дух сохраняет плотную связь с родовой деревней, ожидая подходящего носителя. Стартовый эпилог длится восемь минут — редкая роскошь для жанра — и погружает в мир мифического ананке (неотвратимой судьбы). Камера медленно прочерчивает пространство, будто проводит ритуальный круг мелом.
Сюжетный нерв
Центральная линия строится вокруг аспирантки-антрополога Кати, исследующей этнографические аудиоматериалы двадцатых годов. Старый цилиндровый фонограф внушает зловещую экзотичность звука: скрежет вращения, шепот дремучего хора, редкие высокие обертоны. Катабасис (нисхождение героя в подземный слой подсознания) выстраивается по спирали Данте: каждая остановка в архиве приносит новый фрагмент проклятия, записанный на вощеный валик. Сценарий избегает расхожей манихейской схемы, предлагая амбивалентный портрет ведьмы: прежняя мученица превращается в защитницу лесного лимината, вступая в конфликт с технократическим мегаполисом.
Стилевой код
Визуальная палитра формируется техникой bleach bypass: серебро фотохимической цепи не смывается полностью, благодаря чему зерно напоминает морозный иней на старой негативной плёнке. Звукорежиссёр Мария Клин применяет prepared piano и тамбурин с подвешенными малевичеами курсками железа, обеспечивая кинетический дрожащий звон в низкочастотной области. В кульминации вступают микроструктуры карельской кантеле, сведённые с granular synthesis, рождается акустический палимпсест, где фольклорный тембр прожигает современные клубные басы. Монтажник Дамир Сайфулин использует метод «епанострофы» — рифмование фреймов по симметрии рук и фактуре дерева, термин восходит к византийской поэтике.
Социокультурный резонанс
Киноповествование отзеркаливает постпандемическое чувство расселения, когда тело обретает хрупкость, а идентичность мигрирует между онлайном и мифологической реальностью. Текстильные маски персонажей вышиты фразой «земля стынет» древнеугорскими рунами, подчеркивая коллективную травму. Российский хоррор давно искал новый вектор после «Вдовы», Громов нашёл его в археологии звука, превратив шум ветра в литанию о памяти. В финальном кадре ведьма пересекает заледеневшую реку, оставляя на льду палатализацию криков — звукорежиссёр переводит их в инфразвуковое бурление, слышное желудком.
Я выхожу из зала с ощущением, будто лишился сетчаточного налёта, ведь глаз пребывал среди сверхчувственной филармонии теней. «Реинкарнация. Возвращение ведьмы» демонстрирует, как хоррор способен расщепить архаику и хай-тек, создав нерукотворную симфонию ужаса. Для дискуссии об отечественном кино такой опыт подобен хирургическому удару колокола: вибрации проникают глубже, чем слова.
