Дебютный полнометражник Ирины Лазуткиной «Бес попутал» распахивает портал между кухонным реализмом и эсхатологическим фарсом. Я наблюдал съёмки, участвовал в обсуждениях цветовых шкал, слушал черновые миксы, поэтому ощущаю картину как прививку от жанровых шаблонов.
Сюжетный каркас
На поверхности — привычная семейная ссора перед новогодней ночью. Муж, жена, тёща, подросток-геймер. В дверь врывается незваный гость, представившийся коротко: «Бес». Он не творит кровавых чудес, он разговаривает. Спор о симфониях Чайковского сменяет спор о цене греха, и каждая реплика раздвигает хронотоп, словно клином. Диалоговая ткань нарочито густая: драматург Михаил Юрченко ввёл в текст литургические цитаты и дворовый арго, превращая речь в палимпсест.
Визуальная партитура
Оператор Сергей Коршунов не растворяет объектив в серой палитре столичных квартир. Он насыщает кадр всполохами карминового — цветом искушения. Колористика держит зрителя в состоянии «хроматического сдвига», когда красное внезапно обретает инаковость: то напоминает икону, то сигаретный окурок. Хитрый приём — инфракрасная вставка: короткий эпизод снят на тепловизор, зритель будто считывает грехопадение как термограмму.
Актёрская алхимия ощущается на уровне дыхания. Дмитрий Егоров, исполнивший Беса, избегает привычных сатанинских паттернов — ни кривой ухмылки, ни шепота. Он работает таймингом пауз, превращая молчание в бездну. Градус контраста создаёт Марина Дорохова (тёща): роль написана под архетип бурчания, но актриса отвечает полифонией — от фальцетного писка к грудному речитативу. Так возникает антифон, где каждое словово Беса уже рифмуется с материнским упрёком.
Музыкальный вектор
Композитор Феликс Оганян подразделяет саундтрек на «апокрифы» и «канон». Апокрифы — аляповатые каверы на новогодние хиты, раздёрганные до неузнаваемости. Канон — монохорд (древнегреческий однострунный инструмент), звучащий сквозь весь фильм. Однотонный дрожащий звук обрывает диалоги, создавая эффект клаустрофобической хоральности. Этот приём называют ритмопластикой: звуковая линия диктует зрителю телесный темп, пульс меняется синхронно с колебаниями струны.
Полемический контекст картины — пост-секулярный. Лазуткина спорит с поздним Балабановым, переносит дискуссию о русском демоне из провинциальной глуши в элитный ЖК у МЦК. Получается киноколо: вокруг беса нарезают круги люди, обложившие жизнь страховкой, смарт-колонками и ипотекой. Каждый человек пытается «вытащить беса на балкон подышать» — метафора гуманистического укрощения зла, которая распадается под собственным цинизмом.
Финальный план нарушает жанровую гигиену. Вместо катарсиса — уход камеры в тёмное окно, где отражается зрительный зал. Шутка монтажа превращает зрителя в дополнительного персонажа, вынуждая его участвовать в диалоге о свободе воли. Кино перестаёт быть продукцией и напоминает старинный театральный фант: ты получил свечу — теперь держи её, пока не догорит.
«Бес попутал» живёт дольше титров благодаря прилипчивому полемическому шлейфу. Вкус ленты напоминает старый портвейн с добавкой перца: сладковатое начало, жгучий афтертейст. Я выхожу из зала с ощущением, будто город покрылся тонкой пепельной коркой, и первый порыв ветра вскроет под ней не снег, а расплавленный янтарь сознания.
