Когда режиссёр Лена Мохари принялась за «Балерину», сценарий Нэтта Стааль превратился в партитуру, а съёмочная площадка — в оркестровую яму. Декорации венгерского театра оперы и блочный ангар под Лос-Анджелесом соседствуют, словно контрапункт: бархатные ложи сталкиваются с холодным бетоном секретной тренировочной базы. Драматургия держится на предельной лаконичности: героиня Руни выбивает плинты из-под империи киллеров, выстраивая собственное фуэте мести.
Пластика конфликта
Я наблюдал репетиции: каскадёр Данте Пикарда внедрил в бой партнёров термин «каденция удара». Каждая схватка разбита мерою 3/4, вальсовый импульс перерастает в дробный рагалло — короткий хлыст из фехтовального грима. Пуанты подкованы титановой скобой, что рождает звон, приводящий в память ремаркета вокальной перкуссии из «Кармен». Героиня держит пятую позицию даже при стрельбе, в результате каждый выстрел смотрится как хореографический арпеджио, а не бытовой пиф-паф. Здесь видна школа русского куратора Владимира Акопова, однажды оформившего набор рукопашных связок для Большого театра.
Фактура звука
Композитор ХаймеРот сплёл тембры цимбалы, терменвокса и лондонского симфонического барабана Grand Case. Кордовые линии вступают в декаполет — десятинный такт, создавая впечатление, что героиня стреляет прямо в ритм драм-секции. Ритмический остинато сопровождён эффектом «доппельшлаг»: двойной удар литавр прописан через фазовый сдвиг в 17 миллисекунд, отчего слух ловит фантомный импульс, подобный щелчку затвора. Я редко встречал столь щепетильный саунд-дизайн в жанре, где чаще жужжит компрессор.
Движение камерыеры
Оператор Марек Саболь венчает картину обскурными объективами Petzval 58, львиная доля сцен отработана на трамфлиновом стабилизаторе «Колибри», дающем эффект планетарного парения. Вместо привычной нарезки — план-секвенсы длиною до двух тысяч плёнко-футов, зритель чувствует, как кровообращение фильма ускоряется синхронно пульсу танцовщицы. Особый азарт вызывает приём «тёссеракт»: камера и актёр движутся по встречным спиралям, отчего фон постепенно загущается, будто воронка Торричелли. Визуальный рельеф напоминает гравюру Дюрера, оживлённую вспышками пороха.
Актёрский ансамбль держит лаконизм: Руни Грин озвучивает своё желание отомстить на языке тела, не прибегая к пассажам диалога. Её партнёр Калман Белк не выплескивает эмоции, а собирает их в «репризу глаз» — долгий взгляд в третью точку, при этом мимика почти не подаёт сигналов. Решение режиссёра отказаться от стандартной экспозиции резонирует с венгерским минимализмом, родственным кинопоэтике Бели Тарра, но освежённым американской экспансией ритма.
Сюжет разворачивает альтерирующее кольцо: каждая сцена кровавого реванша отражена в зеркале балетной репетиции. Такой метод напоминает барочную технику «картины внутри картины», однако рифмует её с постмодернистским клинчем. Ближе к финалу зритель погружается в фугу света и шрапнели, где белое перо костюма слетает, словно сигнал автодеконструкции судьбы.
Подспудный мотив — предел идентичности танцовщицы и наёмницы. Мохари задействует неологизм «оркестификация тела»: в кадре позвоночник читается гобоем, плечи отдают медиантой, кровоточащие руки вибрируют, словно струна каннеля. Каждый анатомический жест превращается в ноту. Работа гримёров опиралась на принцип «альбутериевая вуаль» — прозрачный силиконовый слой, набранный пигментом холофайбрового серебра, от вспышек он озаряется сталактитным блеском.
Копродукционный тандем Соединённых Штатов и Венгрии даёт любопытный эффект хронотопа. Действие перескакивает из неона Бруклина в барочный палаццо Эстергома без переходов, будто скраб на виниловой пластинке. Сатурация цвета уравновешена венгерским теневым золотом, именуемым «медь мадьяр». Отсветы разливаются по полотну сцены, формируя лишённую контекста геометрию, где пуля летит по прямой, а нога героини — по идеальной кривой Безье.
Финальные титры накрывает фанк-ремикс вариаций Делиба, смонтированный с пасодоблем шагающего барабана. Я вышел из зала с ощущением, будто диафрагма глаз стала вдвое шире, а пульсация шагов отбивает такт позднего Шостаковича. «Балерина» дарит жанру боевика редкую каллиграфию движения и звука, сохраняя при этом остроту лезвия. Если в будущем кино продолжит искать союзников за рамкой дисциплин, данный фильм уже водрузил флажок на вершине диптиха «балет-оружие».
